И впрямь, на первой странице крупными корявыми буквами написано выцветшими чернилами – Napoléon.
– Ишь ты, автограф Наполеона, – протянул я.
– Надо бы специалистам показать, а вдруг и на самом деле императору книга принадлежала? – заинтересовался Есин. – Она же, больших денег может стоить, как считаете?
– Может и подлинник, а может и нет, – пожал я плечами. – Если автограф императора настоящий, то франков пятьдесят за него дадут.
– А сколько на наши? – спросил Николай Харитонович. – А не то у нас крыша прохудилась, уже полгода денег прошу. Велено изыскивать собственные резервы.
– На наши? – стал я прикидывать. – Французский франк за последний год сильно подешевел, если пятьдесят франков в долларах считать, то десять долларов. А в Москве один доллар сто тысяч рублей стоит. Так что, сам посчитай, Николай Харитонович, хватит на крышу, или нет?
– Миллион? – сразу же сник Николай Харитонович, осознав, что на ремонт крыши ему не хватит. – А чего так мало?
Я не стал объяснять, что в Париже автографами Наполеона торгуют в каждой антикварной лавке, а просто сказал:
– Так много их, этих подписей. Любил гражданин Бонапарт бумагу марать. Как-никак император, подписывал бумаги частенько. Опять-таки – очень много подделок. Было бы доказательство, что книга самому Наполеону принадлежала, другое дело, тогда бы она не меньше тысячи франков стоила. Значок какой-нибудь, или еще что-то.
– Вроде этого?
Николай Харитонович раскрыл книгу и ткнул пальцем в экслибрис, который я просмотрел.
А что тут изображено? А изображен всадник на белом коне, протыкающий копьем чудовище. Если это Георгий Победоносец, то изображен непривычно. У нашего святого Георгия голова обращена вправо, а здесь влево, а лошадиная задница – прошу прощения, конский круп, занимает почти половину картинки. Но главное не это. Главное, что внизу подпись владельца книги «Sidney.G.Reili». Ё-моё! А ведь экслибрис-то покруче автографа Наполеона будет.
Старательно скрывая нетерпение, спросил:
– А где гражданин, у которого книгу нашли?
– Так сидит пока, но его отпускать собирались, – ответил Масленников.
– Значит, придется повременить. Товарищ Масленников, вам все равно дела придется сдавать. Езжайте, а обратно привезите-ка антиквара сюда, я его тоже с собой возьму. А еще, без обид – книгу я забираю. С крышей попытаюсь помочь, но еще лучше – Тимохина потрясти, он теперь от лишних ртов избавится, лишние деньги будут.
Глава двенадцатая. Кися и Ося
Итак, товарищ Масленников пристроен на Малую Лубянку, в общежитие ВЧК, к столовой я его прикрепил, карточки выписаны, удостоверением от народного комиссариата торговли озаботится товарищ Бокий. Гражданин Рискин (почему не Ирискин?), антиквар, тоже определен на Лубянку, только на Большую, под надзор товарища Дукиса[1]. Думаю, Рискин у нас надолго не задержится, и после беседы с Артуром, надобность в нем отпадет. Пусть себе возвращается в Петроград и восстанавливает свой бизнес, благо, закон это позволяет. А мы подумаем, возможно, чем-нибудь и поможем гражданину. Антиквары в нашем деле очень даже способствуют установлению взаимоотношений с иностранцами.
Разумеется, пока ехали из Череповца в Москву, я беседовал с Рискиным. Узнал, что книга была им приобретена еще в восемнадцатом году, в декабре, у высокого иностранца с оттопыренными ушами, именовавшего себя Бергманом, но говорившего по-русски чисто, словно природный русак, да еще и с южным говором. Оному гражданину срочно понадобились деньги, и он просил за книгу сто английских фунтов, но Рискин давал только двадцать пять. Четверть стоимости за раритет вроде и маловато, потому договорились, что молитвенник, как бы и не продан, а отдан в залог, и Бергман через пару месяцев его выкупит за пятьдесят, потому что книга – гвоздь его коллекции. Но время истекло, иностранец не появился, а вся антикварная деятельность, да и не только она, покатилась в тар-тарары, тем более, что и в восемнадцатом-то купля-продажа велась незаконно. А на молитвенник французского императора за два года никто так и не позарился, в эпоху гражданской войны не до артефактов эпохи Бонапарта, а сам антиквар сто раз пожалел, что отвалил двадцать пять фунтов за ненужный хлам, а ведь мог бы жить на них целую зиму. Но вот, в ноябре одна тысяча девятьсот двадцатого года, гражданин Рискин, уже готовившийся, в свете предстоящего введения свободной экономической деятельности, к открытию собственного антикварного магазина на Лиговском проспекте, узнал, что в Петрограде скоро появится господин Бергман, страстно желавший вернуть обратно гвоздь коллекции, даже не за пятьдесят, а за семьдесят, а то и за сто фунтов стерлингов. Увы, через пару дней антиквара «замели» в чека при самой банальной облаве на спекулянтов, когда он случайно шел мимо, и отправили в Череповецкий уезд.
Нет, Рискин мне рассказал далеко не все. Во-первых, если в восемнадцатом году он занимался антикварной деятельностью подпольно, кто свел его с Бергманом? Сам антиквар уверяет, что случайный знакомый, но можно ли в это верить? Во-вторых, от кого он узнал, что прежний владелец книги появился в Петрограде? Из записки? Хм… В-третьих, почему молитвенник, оцененный в сто фунтов (кстати, даже для англичанин неплохие деньги) оказался вместе с ним при облаве?
Детально допросить Рискина возможности не было, потому что я не стал выбивать персональный вагон, а возвращались мы в Москву «на перекладных», но я об этом не переживал. Куда спешить? На Лубянке, в рабочей обстановке, антиквар нам расскажет все. Однако, на всякий случай, по дороге телефонировал в Череповец, чтобы губчека попридержало всех тех, кого «замели» вместе с Рискиным. Вдруг пригодятся?
Покамест я понял две вещи. Первая – осенью двадцатого года в Петрограде планировал побывать (или побывал?) Сидней Рейли. Вторая – у английского шпиона имеется хобби. Что это нам даст, я пока не знаю, но что-нибудь даст, потому что разведчику нельзя иметь увлечения. Пример тому – мой бывший директор библиотеки. Третье – торопиться нам уже некуда. Ежели, Рейли и побывал в Петрограде, то уже скрылся, но высока вероятность, что появится вновь. Но Рейли на территории Советской России – это функционал Артура Артузова, а вот за ее пределами – мой. Ничего, Сидней Георгиевич, отловим мы тебя, никуда не денешься.
А мне надо двигать в Кремль, к товарищу Ленину, но до встречи еще два часа, так что можно зайти куда-нибудь перекусить. Вон, хвалят ресторации на Кузнецком мосту, зайду куда-нибудь, самолично проверю. Еще надо поменять одежду. Хотел пойти к Владимиру Ильичу во френче, с орденами, но если заходить в ресторан, то лучше всего переодеться в костюм, чтобы не привлекать внимание.
Кузнецкий мост выглядел похуже, нежели в мое время, но гораздо опрятнее, нежели полгода назад, когда я здесь был в последний раз, – снег собран в аккуратные, хотя и грязные сугробы, и нет надобности протаптывать тропки. Нэп-то еще только-только вошел в силу, а тут уже открылись и магазинчики, и ресторанчики. Оперативно, однако. Вот в этом доме, на первом этаже, в будущем расположится «Букинист», в который я иногда заглядывал, а нынче тут висит вывеска, зазывающая в ресторан «Европейский». Что ж, глянем.
Забавно, что персонал обряжен в русские косоворотки и жилетки, а в меню наличествовал суп Харчо. Да-да, названия яств обозначались с большой буквы. Посему, я выбрал Харчо, Антре-кот и Оливье, а запивать полагалось Морсом. Что ж, Грузия расположена на перепутье Европы и Азии, равно как и родина морса.
В ожидании заказа я, как мой коллега из анекдотов «раскинул мозгами», прикидывая – а что Владимиру Аксенову положено знать о деятельности Сиднея Георгиевича Рейли, одесского еврея Георгия Розенблюма, ставшего английским шпионом? И, вообще, с каких-таких рыжиков Владимир Иванович заинтересовался Рейли и почему он так уверенно опознал его в Бергмане? И впрямь, об англичанине «одесского» разлива мне ни Артузов, ни другие товарищи не говорили. Или все-таки говорили? Вполне возможно, что это имя звучало в сцепке с именем Савинкова, его приятеля. Нет, не упомню. И фамилия Бергман, под которой Рейли удирал из России, не упоминалась. Стало быть, что мне могло быть известно? Допустим, «заговор послов», о котором писали и в «Правде», и в «Известиях», упирая на главенствующую роль английского посланника Локкарта, а также на активное участие господина Рейли. В газетах же писали, что Локкарт был выслан из страны, а Рейли заочно приговорен к высшей мере наказания. Пожалуй, этого мне достаточно, чтобы. увидев книгу с экслибрисом, «сделать стойку».